– Поговорю, когда сочту нужным.

– Они заслуживают твоего слова, ибо измучены вконец. – Минайя поглядел на него искоса. – Помнишь девочку из Коваррубьяса? Никто ведь не возразил тогда, хотя мы с утра покрыли четыре лиги и маковой росинки во рту не было. Ты приказал – мы дали коням шпоры, и все на этом. Даже не оглянулись назад.

Руй Диас молча кивнул. Еще бы не помнить. Девочке, которая отворила дверь, когда в нее застучали рукоятями мечей, было лет девять. Дом ее, как и все, которые раньше встречались отряду на пути, был закрыт для всадников, ибо, опережая отряд, скакали королевские глашатаи, оповещая жителей, что под страхом смерти запрещается оказывать изгнанным какую-либо помощь. Но люди Руя Диаса сказали, что с них хватит и что они шагу не сделают, пока жители не дадут им еды и вина, а не дадут добром – у них возьмут силой. Когда местные в страхе заперлись в домах, не желая отворять, воины решили вломиться в тот, что казался побогаче прочих. И Руй Диас, измученный, как и его люди, не собирался препятствовать им.

Вот тогда на пороге и появилась эта девочка.

– Ты в самом деле помнишь это, Руй?

– Помню, разумеется.

За спиной у нее стояло перепуганное семейство: отец, мать, братья, слуги. Может быть, девочку послали открыть, может быть, она сделала это по собственному почину, но так или иначе – отворила и оказалась лицом к лицу с бородатыми, одетыми в железо людьми, столпившимися у дверей. Девочка была светлоглазая, белокурые волосы выбивались из-под платка-куфии. Взглядом, где любопытство пересиливало страх, она обводила свирепые грубые лица пришельцев, словно отыскивала среди них главного, и наконец, заметив, на кого смотрят все остальные, остановила его на Руе Диасе:

– Король убьет нас, сеньор.

Так сказала она тогда. Голос ее тонко позванивал хрупким стеклом. А вокруг установилось молчание, вязкое и густое, как масло.

– Умоляю вас… Идите своей дорогой, и Господь вам воздаст.

Такая простодушная беспомощность звучала в детском голосе, что все эти корявые, огрубевшие, покрытые рубцами вояки, грабители, насильники и убийцы по призванию и роду занятий стали неловко переглядываться.

– Пожалейте нас, сеньор.

С высоты седла Руй Диас молча глядел на девочку, а меж тем чувствовал, что как-то странно саднит в груди, пощипывает в горле. Ему вспомнились собственные дочери. На своих воинов он не смотрел, но знал – все зависит от него. Одно его слово – и от дома останется лишь зола.

Но хрипловато и сухо он произнес не одно слово, а два:

– По коням.

И девяносто семь воинов, покорные его воле, без возражений и даже не скривившись, вскочили в седла и медленно двинулись своей дорогой.

III

Они скакали на восток, и рассвет нового дня застал их в пути. По мере того как все выше поднималось солнце, узкая полоска дымки, видневшаяся вдали на горизонте, становилась сперва розоватой, потом янтарной, а потом превратилась в линию бурых гор. А спустя еще немного времени – все осветилось неистовым сиянием.

– Кажется, это Корвера и есть, – сказал Минайя.

– Кликни-ка Рыжего ко мне.

Монашек, понукая своего мула, вскоре подъехал в голову колонны. Капюшон сутаны был поднят, чтобы не напекло голову. От размашистой рыси бились о круп притороченные к седлу арбалет и стрелы. Руй Диас оглядел оружие – изрядного качества, сделано из кости и тиса, мавры ценят такие арбалеты и называют их «гаус ифраньи», то есть «северный лук, оружие франков».

– Где научился владеть им, братец?

Монашек покраснел. Крупные капли пота чередовались на лбу с веснушками.

– Отец в детстве брал меня на охоту.

– В здешних местах?

– Да. Мы переехали из Галисии, когда я еще был грудным.

– Колонисты?

В улыбке, тронувшей губы монашка, горечи было столько же, сколько дерзости.

– Телега с хромоногим быком, муж, жена да четверо ребятишек… Нищета. Либо переселяйся, либо влачи жалкое существование. Отец выбрал себе кусок свободной земли у реки.

– Тяжкая жизнь, – заметил Минайя.

– Как у всех в здешних местах. Однако тот кусок был неплох.

– «Был»?

– Да. Девять лет назад, летом, мавры увели мать и сестру. Мать была беременна… С тех пор я ничего о них не знаю.

Минайя, заинтересовавшись, повернулся в седле:

– А мужчины?

– Отец и брат – старший – погибли, когда дом защищали.

– Вот оно как… Сочувствую тебе.

– Граница есть граница… В тот раз затронуло нашу семью. – Монах, принимая неизбежное, пожал плечами. – Христиане, налетая на земли мавров, творят то же самое… Господь любит равновесие.

– Любит. Пожалуй, даже слишком, – отозвался Руй Диас.

Монах, смущенный этим вольным замечанием, перекрестился:

– Пути Его неисповедимы.

– И то верно.

– А что со вторым братом? – спросил Минайя.

– Мы с ним спрятались и потом сумели выбраться… Потом он отправился вроде бы на север. Больше я его не видел. А меня приютили в монастыре.

– Ну, по крайней мере, не пропал. Сан-Эрнан – славное место.

– Славное, – согласился монах. – И горячим кормят.

Руй Диас потерял интерес к разговору. Теперь он всматривался в предгорья.

– Где же эта Корвера? – спросил он.

Монах подумал немного, приставив ладонь козырьком к глазам, и наконец вытянул руку:

– Мы верно едем.

– С какого расстояния нас заметят?

Монах непонимающе взглянул на него. Потом обернулся на конную колонну и снова в растерянности взглянул на Руя Диаса:

– Кто?

– Да кто бы ни был. Я спрашиваю, откуда нас смогут заметить.

Монах снова призадумался, оглядывая предгорья:

– Ну, если кто зоркий, за лигу заметит.

И с этими словами вопросительно уставился на командира. Минайя, судя по его лицу, тоже как будто хотел получить объяснения. Бросив поводья, он рысил рядом – шлем на луке седла, кольчужный капюшон откинут.

– Что с тобой? – спросил он.

– Да так… думаю кое о чем.

Проехав шагов двадцать или чуть больше, Руй Диас заговорил вновь:

– Ступай на свое место, брат, – сказал он монаху. – Придет нужда в тебе – позову.

– Как скажете.

Он повернул мула. Минайя остался рядом с командиром. Из-под полотняного платка, защищавшего голову от солнца, лился пот, прочерчивая бороздки по запыленному бородатому лицу.

– Если мавры решат возвращаться по римской дороге, – произнес наконец Руй Диас, – не исключено, что воспользуются этим проходом, благо там, как рассказал нам вчера Рыжий, есть источник.

Минайя медленно соображал.

– Хочешь сказать, они могут заподозрить, что мы перережем им путь?

– Именно это я и хочу сказать.

– Черт возьми…

Минайя взял висевшую у седла флягу, откупорил ее и протянул Рую.

– Тебе самому мало, – сказал тот, встряхнув.

– Ничего.

Запрокинув голову, Руй Диас влил в рот скудный глоток. Потом вернул флягу хозяину, и тот тоже отпил.

– Что бы ты сделал, будь ты мавром, Минайя?

– Завел бы четырех жен.

– Я не шучу.

– Да кто шутит? Пока нами правит Альфонс Шестой, мне все чаще хочется принять ислам.

– И все же – что бы ты сделал на их месте?

Минайя вытер губы ладонью, повесил флягу на прежнее место, у седла, и глубоко задумался. Наделенный не слишком живым воображением, он туго соображал, но зато был очень исполнителен и усерден. Отличный набор качеств для его должности.

– Никогда наперед не скажешь, что сделает мавр. Пока не сделает.

– Так вот, представь, что же он сделал.

Минайя снова погрузился в думу.

– На всякий случай я бы глаз не спускал с этой самой Корверы, – сказал он наконец.

– Правильно.

– Оружия бы из рук не выпускал, чтоб не взяли расплохом.

– О том и речь.

Минайя привстал на стременах, оглядывая далекие предгорья. Потом снова опустился на седло:

– Думаешь, уже выслали кого-нибудь?

– Они умеют воевать не хуже нас. А иногда – и лучше.

Минайя, сведя брови к переносице, продолжал размышлять.